Борис пастернак воспоминания

Чужие жены, любовницы и смерти в жизни Бориса Пастернака

Он знал многих женщин. И многие из них сами лили горькие слезы. Статный, породистый, с лицом, черты которого таили восточную жестокость, не стеснялся в лирике сильных чувств. 10 февраля исполняется 130 лет со дня рождения поэта и писателя.

Воздух моментально покинул легкие, как будто ему дали под дых. Горло нещадно жгло. Высокий красавец, будто отлитый из бронзы, сейчас был жалок. Способный несколькими строчками пролить чужие слезы, он плакал сам. Пастернак не раз бравировал готовностью покончить жизнь самоубийством, даже предлагал любовницам сделать это вместе. Но зачем в этот раз было прибегать к едкому йоду? Он не мог жить без этой женщины, но боль, которую он причинял ее законному мужу, была невыносимой.

Борис Пастернак всегда нравился женщинам. А они ему. Он был влюбчив и, кажется, не мог творить без романтического флера. Легкого, возвышенного, окрыляющего и всегда чуточку нового.

Ахматова спасала Пастернака во время любовных бурь. Фото: © «ИТАР-ТАСС»

О его любовных похождениях знали все. Друзья, литературная тусовка, жены. Анна Ахматова рассказывала Исайе Берлину — английскому историку, писателю и философу:

«На Пастернака находит желание встретиться, только когда он пребывает в угнетенном состоянии. Тогда он… приходит расстроенный и измученный, чаще всего после какого-нибудь любовного увлечения, но его жена появляется вскоре вслед за ним и забирает его домой».

Главными в жизни Бориса Леонидовича стали пять женщин. Жены Евгения и Зинаида, любовница Ольга Ивинская, поплатившаяся за их отношения адом советских лагерей, королевы русской поэзии Марина Цветаева и Анна Ахматова. С последней их связывала неразрывная платоническая любовь, в которой они спасали друг друга. Актриса театра и кино Нина Ольшевская вспоминала: «Когда Пастернаку было плохо, он уезжал в Ленинград и останавливался у Анны Андреевны. Стелил на полу пальто и так засыпал, и она его не беспокоила».

Переписка с Цветаевой, длившаяся 13 лет, одарила читателей настоящим эпистолярным романом и созвездием прекрасных стихов. «Хочу Ваших писем…» — пишет она. «Ты жива, ты во мне, ты в груди», — отвечает он. Известная легенда гласит, что Пастернак, собирая Цветаеву в эвакуацию в Елабугу, перевязал чемодан веревкой. «Крепкая, хоть вешайся», — пошутил поэт. 31 августа 1941 года тело Марины вынут из петли. В предсмертной записке она скажет, что «попала в тупик».

Пастернак, Сергей Эйзенштейн, актриса Ольга Третьякова, Лиля Брик, Владимир Маяковский. Фото: © РИА «Новости»

От красавицы к красавице

В начале 1920-х годов Борис встретил Евгению Лурье, которая станет его первой женой. Веселая, озорная, хорошенькая. И нрав отнюдь не кроткий. Окончила гимназию с золотой медалью, поступила на математическое отделение Высших женских курсов, но вскоре поменяла интересы на живопись, в чем в будущем преуспела. Вокруг всегда вились поклонники.

Брак Пастернака и Лурье продлился восемь лет, но его нельзя назвать счастливым. Увлечения Женечки на стороне были не менее многочисленными, чем похождения Бориса. «Женя ушла встречать праздник в гости, со всей компанией — Асеевым, Маяковским… Я остался за хозяйку, с ребенком. В шестом часу сынок наш закашлял. Я стал ему греть молоко, по страшной рассеянности делая страшные глупости с примусом… Со встречи праздника вернулись Женя с Маяковским. Он поздравил меня с Новым годом», — вспоминал Пастернак о том, как встретил 1927-й.

В 1931 году их брак окончательно распался. Последнее лето они провели на даче под Киевом в компании семьи известного пианиста Генриха Нейгауза. И его хорошенькой жены Зинаиды. Эти отношения доставили много боли всем участникам любовного многоугольника. Главными истязателями были Зинаида и Борис. Впоследствии Зинаида вспоминала: «Он остался в ту ночь у меня. Когда наутро он ушел, я тут же села и написала письмо Генриху Густавовичу о том, что я ему изменила, что никогда не смогу продолжать нашу семейную жизнь и что я не знаю, как сложится дальше, но считаю нечестным и морально грязным принадлежать двоим, а мое чувство к Борису Леонидовичу пересиливает… Я была уверена, что он все это переживет, и написала прямо, считая это более порядочным. Он получил мое письмо в день концерта. Как рассказывал мне потом его импресарио, во время исполнения Нейгауз закрыл крышку рояля и заплакал при публике… Нейгауз отменил все последующие концерты этой гастроли и приехал в Москву. Увидев его лицо, я поняла, что поступила неправильно не только в том, что написала, но и в том, что сделала».

Пастернак с первой женой Евгенией и их сыном Женей. Фото: Getty Images

Повальный разврат

Мытарства продлились почти два года. Чета Нейгаузов то расходилась, то сходилась. Искала какие-то неработающие схемы, пыталась воскресить отношения, но только в 1932 году Зинаида Николаевна стала Пастернак. Именно в этот непонятный период Борис предпринял попытку отравиться йодом и снотворным. «Зина спасла меня», — признавался потом поэт.

Зинаида, кстати, после всей этой истории превратилась в закаленного бойца. На увлечения мужа и его популярность у молоденьких девушек смотрела с издевательской улыбкой. И оставила саркастические воспоминания: «После войны начался повальный разврат. В нашем писательском обществе стали бросать старых жен и менять на молоденьких, а молоденькие шли на это за неимением женихов. Молоденькие девушки из Скрябинского музея окружили Бориса поклонением, засыпали его любовными письмами и досаждали ему навязчивыми визитами. Почему-то всех их он шутя называл балеринами. Ему мешали работать, подчас он на них сердился и выставлял меня, как цербера, охранять его от их визитов».

С Ольгой Ивлинской — последней любовницей и музой. Фото: Getty Images

Лара в синеньком халатике

Поддался разврату и «старый бес». В 1946 году Борису Пастернаку 56 лет. В редакции литературного журнала «Новый мир» он знакомится с 34-летней сотрудницей Ольгой Ивинской. Интересно, что на Пастернака запала близкая подруга Ивинской, но именно Ольга станет его последней и самой сильной любовью. Более того — музой! Литературоведы сходятся во мнении: роковая Лара из «Доктора Живаго» — это именно она. Все начинается с общих интересов. Они много обсуждают искусство, творчество. Совместные прогулки становятся все дольше.

Дольше, дольше, дольше… Настолько, что Пастернак живет то в Переделкино с женой, то в Москве с любовницей, которая встречает его в соблазнительном халатике синего шелка. Борис обещает женщинам попеременно порвать с соперницей. Не веря его словам, Зинаида решает действовать. Сначала у постели их болезненного сына Леонида она берет обещание, что муж никогда не уйдет из семьи. Затем навещает любовницу. Общается жестко и коротко. После ее ухода Ольга глотает таблетку за таблеткой люминала. Ее спасает скорая.

Две ходки за любовь

Отношения с попавшим под пристальное внимание органов писателем становятся проклятием для Ольги. Пара лет счастья оборачивается кошмаром судебного преследования и тюремного заключения. Издеваясь над Ивинской, управляют Пастернаком, который все больше общается с «западными друзьями». В 1949 году Ольгу арестуют по обвинению в «близости к лицам, подозреваемым в шпионаже». Ее избивают на допросах. В тюрьме у нее происходит выкидыш. Так оборвалась жизнь третьего ребенка писателя.

Она вернется в Москву только в 1953-м. После развернувшейся травли Пастернака за публикацию романа «Доктор Живаго» за железным занавесом именно Ольга станет ему главной поддержкой. Именно ей литератор завещает свои зарубежные гонорары. Тем самым, того не желая, отправит ее в тюрьму во второй раз.

…Борис Пастернак скончался 30 мая 1960 года от рака легких. Женщины, которых он так сильно любил и которые так сильно любили его, остались жить. Каждая сохранила непростую и болезненную память о нем. Но ни одна не смогла отрицать, что именно с ним была счастлива.

Существованья ткань сквозная. переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Евгения Владимировна Пастернак (Лурье) – художница, первая жена Бориса Пастернака; их переписка началась в 1921-м и длилась до смерти поэта в 1960 году. Письма влюбленных, позже – молодоженов, молодых родителей, расстающихся супругов – и двух равновеликих личностей, художницы и поэта…

Переписка дополнена комментариями и воспоминаниями их сына Евгения Борисовича и складывается в цельное повествование, охватывающее почти всю жизнь Бориса Пастернака.

Борис Пастернак — «Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями 1

Елена В. Пастернак — Предисловие ко второму изданию 1

Евгений Пастернак — Введение 1

Борис Пастернак — Переписка с Евгенией Пастернак дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями 6

Глава I — (1921–1924) — Попытка семьи 6

Глава II — (1925–1926) — Преодоленное испытание 39

Глава III — (1927–1929) — Мир в доме 67

Глава IV — (1930–1932) — Разрыв 85

Глава V — (1932–1945) — Тверской бульвар и эвакуация 104

Глава VI — (1945–1954) — Моя армия 128

Глава VII — (1955–1959) — Последние годы 140

Евгений Пастернак — Реквием 154

Борис Пастернак
«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Не бойся слов, не мучься, брось.
Люблю и думаю и знаю.
Смотри: и рек не мыслит врозь

Елена В. Пастернак
Предисловие ко второму изданию

Составитель этой книги Евгений Борисович Пастернак, старший сын Бориса Леонидовича, сын от первого брака, волею судьбы стал его первым биографом. Он собрал большое количество документов и писем, давших ему возможность написать подробное жизнеописание Бориса Пастернака под скромным названием «Материалы для биографии». Книга писалась более десяти лет еще в то время, когда имя его отца было под запретом и обвинения в антисоветчине, как принято было характеризовать роман «Доктор Живаго», и в предательстве после его издания за границей и присуждения Нобелевской премии были живы в памяти. При поддержке академика Д. С. Лихачева, написавшего предисловие к роману, опубликованному в 1988 году в «Новом мире», книга Е. Пастернака об отце была издана в 1989 году и стала основным материалом, на котором могли строить свои исследования будущие биографы Бориса Пастернака.

Но основным своим достижением Евгений Пастернак считал жанр, который он нашел для изданий переписки своего отца с разными лицами. Не будучи по своему образованию филологом и историком литературы, он не любил научные публикации эпистолярного наследия, снабженные инвентарем ссылок, набранных петитом внизу страницы. Составляя первую из серии книг переписки Бориса Пастернака, письма к его двоюродной сестре, профессору классической литературы Ольге Фрейденберг, равной ему по силе корреспондентке, мы посчитали, что можно восполнить несохранившиеся письма О. Фрейденберг выписками из ее дневников, воссоздающими обстоятельства ее жизни и события того времени. Переписка охватывала период с 1910 по 1955 год. Это перевело научное издание писем в категорию литературы, основанной на подлинных документах страшной эпохи, в которую жили ее герои, и ставшей захватывающим чтением. Такой рассказ дал возможность отчетливо увидеть не только характеры действующих лиц в диалоге, который они вели, но и те жизненные условия, с которыми им приходилось иметь дело, и то, как они их преодолевали.

При составлении второй книги серии эпистолярных публикаций нам пришлось уже самим по этому же принципу построить переписку трех великих лириков XX века: Бориса Пастернака и Марины Цветаевой с Райнером Мария Рильке. Мы сумели убедить в превосходстве такой композиции серьезного академического ученого Константина Марковича Азадовского, который взял на себя перевод немецких писем Цветаевой и Рильке и часть комментариев, помещенных между ними как текст, необходимый для понимания.

Тот же принцип был применен при публикации переписки Пастернака со своими французскими переводчицами Жаклин де Пруайяр и Элен Пельтье-Замойской, а позже – с родителями и сестрами.

После издания книги О. В. Ивинской и публикации воспоминаний З. Н. Пастернак и писем к ней со всей необходимостью вставала задача «самая близкая и потому самая трудная, – как писал Евгений Борисович, – издания переписки моих родителей – Бориса Пастернака и Евгении Владимировны Пастернак, дополненной письмами отца ко мне. Я уже старше, чем был отец, когда он скончался, и откладывать эту задачу более нельзя».

Оставлять это до будущих времен и будущих исследователей было невозможно. Да и кто, кроме живого участника событий, мог бы справиться с этой задачей, как бы трудна она для него ни была.

Из-за душевной трудности передать трагедию семьи, их расставание, тяжесть которого сын пронес через всю жизнь, работа шла очень медленно. Постепенно разбирались и составлялись письма; кроме того, надо было восстановить по документам события, которые сын не мог помнить. В следующих главах стало возможным дополнять письма собственными воспоминаниями Евгения Борисовича. Он пишет, что многое стерлось из памяти, даже то, что, казалось бы, он хорошо помнил и знал. Вставали перед глазами отдельные сцены и эпизоды, которые можно было перевести в текст, но полной картины жизни и отношений с родителями восстановить не удавалось. Это смущало и мешало работе.

Складывая тексты писем, Евгений Борисович что-то припоминал, записывал, иной раз надиктовывал, а потом записи перекраивал и дополнял попутно возникающими соображениями. Чтобы облегчить задачу памяти, задавал себе определенные темы: написать о квартире на Волхонке, о соседях, вспомнить картины города того времени. Иногда, чтобы представить себе что-то, специально приходил туда, где это происходило, но то, что он видел там, часто не могло помочь и только мешало, и нужно было время, чтобы снова увидеть это место глазами прошлого и написать о нем.

Книга складывалась медленно и трудно, с большими паузами, чтобы отдохнуть от тяжелых воспоминаний, иногда хотелось бросить все и не возвращаться, но через некоторое время надо было снова ставить себе задачи: вспомнить, как было то или это.

Первая попытка опубликовать эту книгу кончилась неудачей, издательство разваливалось и не смогло напечатать тираж, тем более что надо было познакомить читателей с работами Евгении Владимировны Пастернак, незаслуженно забытой художницы. Счастливой случайностью стало знакомство Ирины Дмитриевны Прохоровой с текстом книги, она оценила ее значение и решилась напечатать ее в 1998 году, в начале своей издательской деятельности. Книга была прекрасно издана, художник Е. Поликашин снабдил ее множеством фотографий и прекрасных репродукций картин и портретов героини. Тираж разошелся очень быстро. Книга сразу вышла на французском у Галлимара в блестящем переводе Софи Бенеш.

С тех пор прошло много лет, и чтобы повторить издание, нам пришлось кое-что добавить из того, что написал Е. Б. Пастернак за это время, что-то поправить и уточнить.

Передаем слово составителю.

Евгений Пастернак
Введение

Основная часть писем моих родителей относится к тому времени, когда мы жили вместе, одной семьей. Они писались в периоды разлук, то есть в самые эмоционально напряженные и мучительные моменты, озаренные сильным и контрастным светом тяжелого жизненного уклада 1920-х годов.

При этом легко выявляется четкая закономерность в изменении тона писем. Сначала – после маминых отъездов – письма, посланные ей вдогонку, полны беспокойства о ее поездке, о том, что ее встретило на новом месте. В ответ – по инерции, заданной утомлением и взаимными обидами последних месяцев, – идут упреки, которые вызывают долгие аналитические выяснения отношений.

Однако вскоре болезненный тон сменяется тоскою разлуки, переходящей в лирический диалог в нетерпеливом ожидании задерживающегося свидания.

После развода моих родителей мы все продолжали жить в Москве, и писание писем уступало место живому общению – отец бывал у нас почти еженедельно. Рассказ об этом времени представляется естественным продолжением их переписки.

Борис Пастернак — «Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Борис Пастернак — «Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями краткое содержание

«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями читать онлайн бесплатно

«Существованья ткань сквозная…»: переписка с Евгенией Пастернак, дополненная письмами к Евгению Борисовичу Пастернаку и его воспоминаниями

Не бойся слов, не мучься, брось.
Люблю и думаю и знаю.
Смотри: и рек не мыслит врозь

Елена В. Пастернак

Предисловие ко второму изданию

Составитель этой книги Евгений Борисович Пастернак, старший сын Бориса Леонидовича, сын от первого брака, волею судьбы стал его первым биографом. Он собрал большое количество документов и писем, давших ему возможность написать подробное жизнеописание Бориса Пастернака под скромным названием “Материалы для биографии”. Книга писалась более десяти лет еще в то время, когда имя его отца было под запретом и обвинения в антисоветчине, как принято было характеризовать роман “Доктор Живаго”, и в предательстве после его издания за границей и присуждения Нобелевской премии были живы в памяти. При поддержке академика Д. С. Лихачева, написавшего предисловие к роману, опубликованному в 1988 году в “Новом мире”, книга Е. Пастернака об отце была издана в 1989 году и стала основным материалом, на котором могли строить свои исследования будущие биографы Бориса Пастернака.

Но основным своим достижением Евгений Пастернак считал жанр, который он нашел для изданий переписки своего отца с разными лицами. Не будучи по своему образованию филологом и историком литературы, он не любил научные публикации эпистолярного наследия, снабженные инвентарем ссылок, набранных петитом внизу страницы. Составляя первую из серии книг переписки Бориса Пастернака, письма к его двоюродной сестре, профессору классической литературы Ольге Фрейденберг, равной ему по силе корреспондентке, мы посчитали, что можно восполнить несохранившиеся письма О. Фрейденберг выписками из ее дневников, воссоздающими обстоятельства ее жизни и события того времени. Переписка охватывала период с 1910 по 1955 год. Это перевело научное издание писем в категорию литературы, основанной на подлинных документах страшной эпохи, в которую жили ее герои, и ставшей захватывающим чтением. Такой рассказ дал возможность отчетливо увидеть не только характеры действующих лиц в диалоге, который они вели, но и те жизненные условия, с которыми им приходилось иметь дело, и то, как они их преодолевали.

При составлении второй книги серии эпистолярных публикаций нам пришлось уже самим по этому же принципу построить переписку трех великих лириков XX века: Бориса Пастернака и Марины Цветаевой с Райнером Мария Рильке. Мы сумели убедить в превосходстве такой композиции серьезного академического ученого Константина Марковича Азадовского, который взял на себя перевод немецких писем Цветаевой и Рильке и часть комментариев, помещенных между ними как текст, необходимый для понимания.

Тот же принцип был применен при публикации переписки Пастернака со своими французскими переводчицами Жаклин де Пруайяр и Элен Пельтье-Замойской, а позже – с родителями и сестрами.

После издания книги О. В. Ивинской и публикации воспоминаний З. Н. Пастернак и писем к ней со всей необходимостью вставала задача “самая близкая и потому самая трудная, – как писал Евгений Борисович, – издания переписки моих родителей – Бориса Пастернака и Евгении Владимировны Пастернак, дополненной письмами отца ко мне. Я уже старше, чем был отец, когда он скончался, и откладывать эту задачу более нельзя”.

Оставлять это до будущих времен и будущих исследователей было невозможно. Да и кто, кроме живого участника событий, мог бы справиться с этой задачей, как бы трудна она для него ни была.

Из-за душевной трудности передать трагедию семьи, их расставание, тяжесть которого сын пронес через всю жизнь, работа шла очень медленно. Постепенно разбирались и составлялись письма; кроме того, надо было восстановить по документам события, которые сын не мог помнить. В следующих главах стало возможным дополнять письма собственными воспоминаниями Евгения Борисовича. Он пишет, что многое стерлось из памяти, даже то, что, казалось бы, он хорошо помнил и знал. Вставали перед глазами отдельные сцены и эпизоды, которые можно было перевести в текст, но полной картины жизни и отношений с родителями восстановить не удавалось. Это смущало и мешало работе.

Складывая тексты писем, Евгений Борисович что-то припоминал, записывал, иной раз надиктовывал, а потом записи перекраивал и дополнял попутно возникающими соображениями. Чтобы облегчить задачу памяти, задавал себе определенные темы: написать о квартире на Волхонке, о соседях, вспомнить картины города того времени. Иногда, чтобы представить себе что-то, специально приходил туда, где это происходило, но то, что он видел там, часто не могло помочь и только мешало, и нужно было время, чтобы снова увидеть это место глазами прошлого и написать о нем.

Книга складывалась медленно и трудно, с большими паузами, чтобы отдохнуть от тяжелых воспоминаний, иногда хотелось бросить все и не возвращаться, но через некоторое время надо было снова ставить себе задачи: вспомнить, как было то или это.

Первая попытка опубликовать эту книгу кончилась неудачей, издательство разваливалось и не смогло напечатать тираж, тем более что надо было познакомить читателей с работами Евгении Владимировны Пастернак, незаслуженно забытой художницы. Счастливой случайностью стало знакомство Ирины Дмитриевны Прохоровой с текстом книги, она оценила ее значение и решилась напечатать ее в 1998 году, в начале своей издательской деятельности. Книга была прекрасно издана, художник Е. Поликашин снабдил ее множеством фотографий и прекрасных репродукций картин и портретов героини. Тираж разошелся очень быстро. Книга сразу вышла на французском у Галлимара в блестящем переводе Софи Бенеш.

С тех пор прошло много лет, и чтобы повторить издание, нам пришлось кое-что добавить из того, что написал Е. Б. Пастернак за это время, что-то поправить и уточнить.

Передаем слово составителю.

Основная часть писем моих родителей относится к тому времени, когда мы жили вместе, одной семьей. Они писались в периоды разлук, то есть в самые эмоционально напряженные и мучительные моменты, озаренные сильным и контрастным светом тяжелого жизненного уклада 1920-х годов.

При этом легко выявляется четкая закономерность в изменении тона писем. Сначала – после маминых отъездов – письма, посланные ей вдогонку, полны беспокойства о ее поездке, о том, что ее встретило на новом месте. В ответ – по инерции, заданной утомлением и взаимными обидами последних месяцев, – идут упреки, которые вызывают долгие аналитические выяснения отношений.

Однако вскоре болезненный тон сменяется тоскою разлуки, переходящей в лирический диалог в нетерпеливом ожидании задерживающегося свидания.

После развода моих родителей мы все продолжали жить в Москве, и писание писем уступало место живому общению – отец бывал у нас почти еженедельно. Рассказ об этом времени представляется естественным продолжением их переписки.

Я неправомерно долго откладывал составление этой трудной для меня книги. Со смертью отца в 1960 году из нашей жизни ушло самое значительное ее содержание. Маме стало трудно жить и работать, она на глазах стала мрачнеть. Началась тяжелая депрессия, которая вскоре свела ее в могилу. Мои воспоминания о ней болезненно затемнены и искажены впечатлениями последних лет, когда решительный, волевой и жизнерадостный художник, преданный своему искусству, постепенно уступал место беспомощному человеку, угнетенному мучительными переживаниями и бесплодными мыслями. А ведь ей было тогда только 60 лет. Как видно из писем, эмоционально глубокие моменты и раньше оказывали на нее гнетущее впечатление, но тогда на их преодоление хватало внешнего света и собственных сил. Не хочется утяжелять и без того трудный текст переписки психологическими рассуждениями, хотя многое из пережитого родителями мне глубоко запомнилось. Поэтому после небольшого введения мы даем письма в их хронологической последовательности, перемежаемые описанием затронутых в тексте конкретных биографических обстоятельств или сопутствовавших им событий.

В начале книги эти моменты излагались по фактическим материалам, лишь слегка расширенным моими воспоминаниями или сохраненными в памяти рассказами родителей и их друзей. Со временем повествование все более обретало субъективный характер моих личных впечатлений, подчиненных законам человеческой памяти и жанру мемуарных записок. Как мы многократно убеждались, автор воспоминаний почти всегда пишет о себе, а не о том, кому посвящаются его записи и кого он стремится вспомнить. Передавая отрывки наших разговоров и наблюдений, мы писали только правду, но это именно “воспоминания”, они односторонни, не могут претендовать на документальную точность и не должны никого задевать.

О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли.

Скачать книгу в формате:

Отзывы

Популярные книги

• 51437
• 19

Хочешь, чтобы все намеченное осуществлялось? Чтобы руководство без возражений повышало зарплату? .

Ответ. Проверенная методика достижения недостижимого

• 34189
• 26
• 7

Аннотация Капли крови срываются с его губ, красный взгляд стремительно мрачнеет, а на зеркально.

Мисс Питт, или Ваша личная заноза

• 32443
• 6

Альтернативная история. Продолжение истории Журова Дениса, старшего лейтенанта ВКС России, оказа.

Бешеный прапорщик. Части 1-18

• 210951
• 18
• 4

Михаил Булгаков Мастер и Маргарита Москва 1984 Текст печатается в последней прижизненной редакци.

Мастер и Маргарита

• 35206
• 2
• 2

Сергей Лукьяненко Черновик 1 Бывают дни, когда все не ладится. Нога с кровати опускается не в та.

Черновик

• 45839
• 4
• 10

Ренсом Риггз Дом странных детей Сна нет, и смерти тоже нет. Те, кто как будто умер, живы. .

Дом странных детей

Здравствуй уважаемый читатель. Книга «О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли.» Вильмонт Николай Николаевич относится к разряду тех, которые стоит прочитать. Отличительной чертой следовало бы обозначить попытку выйти за рамки основной идеи и существенно расширить круг проблем и взаимоотношений. Данная история — это своеобразная загадка, поставленная читателю, и обычной логикой ее не разгадать, до самой последней страницы. Развязка к удивлению оказалась неожиданной и оставила приятные ощущения в душе. Помимо увлекательного, захватывающего и интересного повествования, в сюжете также сохраняется логичность и последовательность событий. С помощью намеков, малозначимых деталей постепенно вырастает главное целое, убеждая читателя в реальности прочитанного. Произведение, благодаря мастерскому перу автора, наполнено тонкими и живыми психологическими портретами. Гармоничное взаимодоплонение конфликтных эпизодов с внешней окружающей реальностью, лишний раз подтверждают талант и мастерство литературного гения. Очевидно, что проблемы, здесь затронутые, не потеряют своей актуальности ни во времени, ни в пространстве. Увлекательно, порой смешно, весьма трогательно, дает возможность задуматься о себе, навевая воспоминания из жизни. На протяжении всего романа нет ни одного лишнего образа, ни одной лишней детали, ни одной лишней мелочи, ни одного лишнего слова. «О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли.» Вильмонт Николай Николаевич читать бесплатно онлайн необычно, так как произведение порой невероятно, но в то же время, весьма интересно и захватывающее.

• Понравилось: 0
• В библиотеках: 0

Новинки

• 13

Легкий курортный роман быстро перерос в серьезные чувства. Может быть, благодаря Деве Марии Монтсе.

Испанские каникулы

Легкий курортный роман быстро перерос в серьезные чувства. Может быть, благодаря Деве Марии Монтсе.

• 23

Звание королевского мага надо заслужить. Двум адептам выпало непростое задание. Отказаться — немыс.

Город Бессмертных. Трилогия

Звание королевского мага надо заслужить. Двум адептам выпало непростое задание. Отказаться — немыс.

• 51

Ещё вчера знаменитая певица, ещё вчера свободный от обязательств мужчина, внезапно ставший отцом .

Отец — Одиночка (ЛП)

Ещё вчера знаменитая певица, ещё вчера свободный от обязательств мужчина, внезапно ставший отцом .

Памяти Бориса Пастернака

Сегодня исполняется 126 лет со дня рождения Бориса Пастернака.

В память о его волшебном творчестве мы публикуем лучшие, достающие до глубины души, стихотворения и часть личных писем из семейного архива.

Я — человек отвратительный. Мне на пользу только дурное, а хорошее во вред. Право, я словно рак, который хорошеет в кипятке.

С тех пор как он себя помнил, он не переставал удивляться — как это при одинаковости рук и ног, общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят?

Любить иных — тяжёлый крест,

А ты прекрасна без извилин,

И прелести твоей секрет

Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов

И шелест новостей и истин.

Ты из семьи таких основ.

Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть,

Словесный сор из сердца вытрясть

И жить, не засоряясь впредь.

Всё это — не большая хитрость.

Не убегайте от своей любви…

Не разрушайте маленькое счастье,

Не говорите тихо: «Уходи»,

Когда душа разорвана на части.

Не убегайте от своей любви!

Не стройте стен, они вам не спасенье.

Себе не лгите, что свободны вы,

Кто любит — обречен на заточенье.

Не убегайте от своей любви,

Дарите счастье тем, кто рядом с вами.

Не позволяйте зависти и лжи

Овладевать вдруг вашими сердцами.

Не убегайте от своей любви!

И никогда её не оставляйте!

И даже если стерты все следы,

Любите, верьте, только не теряйте!

Не убегайте от своей любви!

Сквозь боль и слезы напролом идите!

Не говорите тихо: «Уходи»,

А просто все забудьте и простите.

Не убегайте от своей любви!

Ведь это лучшее, что есть у вас отныне!

Храните чувства светлые свои,

Хоть это тяжело в жестоком мире.

Никого не будет в доме, музыка М. Таривердиев

* * *

Не плачь, не морщь опухших губ.

Не собирай их в складки.

Разбередишь присохший струп

Сними ладонь с моей груди,

Мы провода под током.

Друг к другу вновь, того гляди,

Нас бросит ненароком.

Пройдут года, ты вступишь в брак,

Быть женщиной — великий шаг,

Сводить с ума — геройство.

А я пред чудом женских рук,

Спины, и плеч, и шеи

И так с привязанностью слуг

Весь век благоговею.

Но как ни сковывает ночь

Меня кольцом тоскливым,

Сильней на свете тяга прочь

И манит страсть к разрывам.

Я дал разъехаться домашним,

Все близкие давно в разброде,

И одиночеством всегдашним

Полно всё в сердце и природе.

И вот я здесь с тобой в сторожке.

В лесу безлюдно и пустынно.

Как в песне, стёжки и дорожки

Теперь на нас одних с печалью

Глядят бревенчатые стены.

Мы брать преград не обещали,

Мы будем гибнуть откровенно.

Мы сядем в час и встанем в третьем,

Я с книгою, ты с вышиваньем,

И на рассвете не заметим,

Как целоваться перестанем.

Привязанность, влеченье, прелесть!

Рассеемся в сентябрьском шуме!

Заройся вся в осенний шелест!

Замри или ополоумей!

Ты так же сбрасываешь платье,

Как роща сбрасывает листья,

Когда ты падаешь в объятье

В халате с шёлковою кистью.

Недотрога, тихоня в быту,

Ты сейчас вся огонь, вся горенье,

Дай запру я твою красоту

В тёмном тереме стихотворенья.

Ты с ногами сидишь на тахте,

Под себя их поджав по-турецки.

Всё равно, на свету, в темноте,

Ты всегда рассуждаешь по-детски.

Замечтавшись, ты нижешь на шнур

Горсть на платье скатившихся бусин.

Слишком грустен твой вид, чересчур

Разговор твой прямой безыскусен.

Пошло слово любовь, ты права.

Я придумаю кличку иную.

Для тебя я весь мир, все слова,

Если хочешь, переименую.

Разве хмурый твой вид передаст

Чувств твоих рудоносную залежь,

Сердца тайно светящийся пласт?

Ну так что же глаза ты печалишь?

Быть знаменитым некрасиво.

Не это подымает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества — самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех.

Но надо жить без самозванства,

Так жить, чтобы в конце концов

Привлечь к себе любовь пространства,

Услышать будущего зов.

И надо оставлять пробелы

В судьбе, а не среди бумаг,

Места и главы жизни целой

Отчёркивая на полях.

И окунаться в неизвестность,

И прятать в ней свои шаги,

Как прячется в тумане местность,

Когда в ней не видать ни зги.

Другие по живому следу

Пройдут твой путь за пядью пядь,

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым и только,

Живым и только до конца.

Мне далёкое время мерещится,

Дом на Стороне Петербургской.

Дочь степной небогатой помещицы,

Ты — на курсах, ты родом из Курска.

Ты — мила, у тебя есть поклонники.

Этой белой ночью мы оба,

Примостимся на твоём подоконнике,

Смотрим вниз с твоего небоскрёба.

Фонари, точно бабочки газовые,

Утро тронуло первою дрожью.

То, что тихо тебе я рассказываю,

Так на спящие дали похоже.

Ошалелое щёлканье катится,

Голос маленькой птички летящей

Пробуждает восторг и сумятицу

В глубине очарованной чащи.

В те места босоногою странницей

Пробирается ночь вдоль забора,

И за ней с подоконника тянется

След подслушанного разговора.

И деревья, как призраки, белые

Высыпают толпой на дорогу,

Точно знаки прощальные делая

Белой ночи, видавшей так много.

Письмо к будущей второй жене — Зинаиде Николаевне Нейгауз

Пастернак и Цветаева – роман без поцелуев

Они почти не были знакомы. Цветаева о нем отзывалась так:

«Всего три молчаливых встречи. Видела его выступления: говорил он всегда глухо, бормотал, ощущение было такое, будто медведь просыпается. И почти всегда забывал свои стихи… Был очень отчужден и мучительно сосредоточен, и его хотелось — как вагон, который встал и всем мешает — подтолкнуть. И постоянно думаешь: «Господи, зачем так мучить себя и других!»»

Пастернак тоже отмечает незначительность и пустяковость их встреч: «Цветаева не доходила до меня».

Но внезапно Пастернак открывает для себя ее стихотворения.

«Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что я так долго прозёвывал её и так поздно узнал…»

И закрутилась удивительная и многолетняя история Любви и Дружбы.

«. Я буду терпелива» — пишет Цветаева, — и свидания буду ждать как смерти!»

Увиделись они спустя много лет, уже в Москве. Пастернак деньгами помогал Цветаевой, которая находилась в опале. Существует легенда, что, собирая вещи, он взял верёвку и пошутил, заверяя в её крепости: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева и совершила самоубийство.