Воспоминания даля о пушкине читать

ПУШКИН В СОЗНАНИИ СОВРЕМЕННИКОВ

Воспоминания современников о Пушкине имеют одну особенность, которая обнаруживается лишь тогда, когда тексты их собраны вместе.

Тогда оказывается, что они сами собой укладываются в четкий хронологический ряд, как бы образуя канву биографии поэта: Лицей, Петербург, юг, Михайловское, Москва, Кавказ, Петербург.

Так бывает, когда жизнь героя мемуаров проходит в более или менее замкнутых, но разнообразных сферах, — каждый раз с новыми людьми и новыми связями, последовательно сменяющими друг друга. Жизнь путешественника, дипломата, странствующего актера или «ссылочного невольника».

В такой «мемуарной биографии» нет единого голоса: речь литератора и политика прерывается — иногда на долгий срок — бесхитростным рассказом крестьянина, воспоминания друга детства — домыслами случайного попутчика. Это — отраженная биография, мозаически составленная из разного — и не всегда доброкачественного — материала.

Ее необходимо проверить, сопоставить с другими источниками, документами, письмами, автопризнаниями, то есть произвести «критику источника». Отвергая явно недостоверное, не следует пренебрегать неточным или сомнительным, памятуя, что взгляд современника всегда субъективен, что бесстрастного рассказа о виденных событиях и лицах не существует, что вместе с фактом в воспоминания неизбежно попадает отношение к факту и что самое это отношение есть драгоценный исторический материал 1 . Более того, мы обязаны помнить, что мемуары подвержены всем случайностям человеческой памяти, допускающей невольные ошибки, — подчас путаются лица, даты, смещается последовательность событий. Все это — органическая принадлежность мемуаров, особенность их как источника. «Верить» им до конца было бы ошибкой, но отвергать их, найдя в них противоречия или несоответствия современному нам взгляду, — двойная ошибка.

Они удерживают сведения, которых не содержат никакие другие документы.

Они очерчивают нам круг связей и отношений их героя с современниками.

Наконец они — и только они — рисуют нам историческое лицо в его неповторимом индивидуальном облике, передавая его характер, речь, привычки.

«Мемуарная биография» Пушкина, строго говоря, начинается с Лицея. Это естественно. Лицей был средой, формировавшей Пушкина-поэта; в свою очередь, его личность и творчество оказали на нее мощное влияние, под знаком которого потом развивалась лицейская традиция. Отсюда выходят записки И. И. Пущина — самые полные и достоверные воспоминания о юношеских годах поэта. Отчасти направляемые поэтическим творчеством Пушкина, они отразили тот самый «лицейский дух», который не без оснований рассматривался в правительственных кругах как источник либеральных и прямо революционных настроений. Пущин, сам один из ярчайших носителей этого «духа», создал произведение едва ли не единственное в своем роде. «Декабрист» в самом глубоком историко-психологическом смысле, подчинивший свою жизнь идее общественного служения, он пронизывает личным началом свое автобиографическое повествование до такой степени, что оно становится одновременно и памятником истории быта — лицейского в первую очередь. В отличие от многих современных ему литераторов-декабристов, он не отбирает и не отсеивает личный, бытовой материал как неважный и малоценный; ему важно все, поскольку именно это «все», до детских шалостей и проказ, было освящено поэзией его великого друга. Его записки — это литературный памятник декабризма, испытавший влияние пушкинской эстетики, и в нем органично проступают факты политической биографии Пушкина.

Эта общественно-политическая испостась пушкинской биографии по-разному отражается в мемуарах лицеистов и тесно общавшихся с ними воспитанников Благородного пансиона при Педагогическом институте, где учился Левушка Пушкин. Лицей не был мирным царством патриархально-идеальных отношений, как представал он иной раз ранним его историкам. Это как нельзя лучше показывают, например, резко недоброжелательные к Пушкину и даже, как писал Вяземский, «похожие на клевету» воспоминания М. А. Корфа. Они свидетельствуют о размежевании среди лицеистов. Путь Пущина вел на каторгу. Путь Корфа — на высокие ступени иерархической лестницы. Его голос — это голос официальной историографии николаевского времени, осудивший лицейского Пушкина с нравственной и моральной стороны. Его «записка» особенно ценна своей открытой тенденциозностью: она наглядно показывает остроту и напряжение общественной борьбы вокруг имени и биографии Пушкина.

И о том же свидетельствуют с прямо противоположной стороны воспоминания Н. А. Марковича — не лицеиста, но пансионера, — любопытнейший памятник «школьного фольклора» о юноше Пушкине, с характерной неосведомленностью в деталях, с подчеркиванием фактов (иной раз легендарных) дерзкого мальчишеского озорства, всегда направленного на дворец и его обитателей. Эти ранние предания о юном Пушкине ценны именно отраженным в них духом времени.

Для Пушкина в это время начинается важный этап биографии — петербургский период 1817-1820 годов, — время становления личности, с издержками роста, дуэлями, театральными проказами. Его среда теперь — кружок Всеволожского и «Зеленой лампы», товарищество царскосельских гусар, среди которых — Каверин и Чаадаев, но едва ли не более всего — круг молодых последователей Карамзина, образовавших литературное общество «Арзамас».

Читать еще: День пасха праздник

Этим людям — Вяземскому, Жуковскому, А.Тургеневу — предстоит сопутствовать Пушкину на протяжении всей его жизни. Они «свои». Какие бы ссоры и разногласия ни омрачали их отношений, они связаны с Пушкиным неразрывной цепью долголетней привязанности, общих интересов, бытовых привычек. Наряду с «лицейским братством» «арзамасское братство» составляет среду, сформировавшую личность Пушкина. И дело здесь не в тождестве литературных позиций — тождества не было, — а в некоей общности интересов и литературного воспитания и в том особом и обособленном от других социально-психологическом складе, который отличает людей «кружка» и облегчает им связь и взаимное понимание друг друга преимущественно перед всеми остальными.

С традицией «Арзамаса» связывала Пушкина эпиграмматическая заостренность литературных полемик, алогическая пародийность, приверженность к «легкому и веселому», скрывающему за собой весьма серьезное содержание, самый культ острословия, каламбура, анекдота, наконец, классическая точность литературного мышления и выражения. В рассказах Смирновой-Россет предстают перед нами Пушкин, Жуковский, Вяземский, с комической серьезностью сочиняющие вместе с Мятлевым смешную и нелепую арзамасскую «галиматью». «Арзамасским духом» веет от поздних воспоминаний Вяземского. В них особое место принадлежит острым словечкам и забавным анекдотам Пушкина, — до них Вяземский сам был большой охотник. Вяземский был убежденным «арзамасцем» до конца дней своих и иногда, может быть, непроизвольно переставлял акценты; по прошествии многих лет он несколько «приближал» Пушкина и к Карамзину и к Дмитриеву, посмертно выигрывая у него многолетний спор. Пушкин же, принадлежа «Арзамасу» в основе своего литературного воспитания, был «сектатором» в гораздо меньшей степени; и силою обстоятельств основные воспоминания о нем в начале 1820-х годов приходят из враждебных «Арзамасу» литературных сфер — от «архаиков», из-под пера Катенина, «сектатора» еще более, чем Вяземский. Он рассказывает, по существу, о Пушкине, отходящем от «Арзамаса» якобы в выученики Катенина, в театральный салон основного врага «арзамасцев» и столпа «Беседы любителей русского слова» князя Шаховского. Здесь тоже была полуправда, как и у Вяземского; отход Пушкина от безусловной приверженности карамзинскому литературному кругу был расширением его литературного сознания, а не сменой ориентации. Пушкина-«арзамасца» Катенин не знал и не хотел знать.

Научная электронная библиотека

Матвиевская Г. П., Прокофьева А. Г., Зубова И. К., Прокофьева В. Ю.,

5. В.И. Даль и А.С. Пушкин

В своих воспоминаниях В.И. Даль отмечает, что до приезда Пушкина в Оренбург виделся с поэтом всего только раза два или три. По свидетельству Л.Н. Майкова, поводом к знакомству А.С. Пушкина с В.И. Далем послужило появление в 1832 году «Первого пятка» «Русских сказок» Даля. За эти сказки писатель подвергся аресту, а тираж книги был изъят по приказанию жандармского управления. Несмотря на это, взяв один из уцелевших экземпляров книги, как пишет П.И. Бартенев, Даль «пошел сам представиться» [1, 340] А.С. Пушкину.
Существует версия о том, что друзья посоветовали Далю на время уехать из столицы подальше от глаз III отделения и даже нашли, куда и с кем: в 1833 году военным губернатором в Оренбург направлялся В.А. Перовский, родной брат писателя Антония Погорельского, друг В.А. Жуковского, находившийся в приятельских отношениях с А.С. Пушкиным, Вяземскими, Карамзиными, Воейковыми, В.Ф. Одоевским, но кто из них рекомендовал Даля В.А. Перовскому, неизвестно.
В.И. Даль прибыл в Оренбург чуть позже В.А. Перовского из-за женитьбы на Ю. Андре — летом 1833 года — и был определен на должность чиновника особых поручений при оренбургском военном губернаторе.
Осенью 1833 года в Оренбург приехал А.С. Пушкин. О встречах в Оренбурге поэта с В.И. Далем подробно рассказано в воспоминаниях самого Даля: «. Пушкин прибыл нежданный и нечаянный и остановился в загородном доме у военного губернатора В.Ал. Перовского, а на другой день перевёз я его оттуда, ездил с ним в историческую Бёрдинскую станицу, толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачевым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместии, куда Пугачев поднял было пушку, чтобы обстреливать город, — на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемые преданием Пугачеву, на зауральскую рощу, откуда вор пытался ворваться по льду в крепость, открытую с этой стороны. о бёрдинских старухах, которые помнят ещё «золотые» палаты Пугачева, то есть обитую медною латунью избу» [2, 260].
Многие оренбургские достопримечательности показывал В. Даль Пушкину. Известно из ряда воспоминаний, что в первый же день своего пребывания в Оренбурге, 18 сентября, Пушкин побывал в бане при Неплюевском военном училище и встретился с директором училища инженер-капитаном К.Д. Артюховым, жившим в том же здании на «казенной квартире». Судя по рассказам Даля, записанным в 1860 году П.И. Бартеневым, к Артюхову, у которого «была отличная баня», водил поэта тоже Даль. «После мытья, в роскошный предбанник явился сам хозяин и стал потешать гостя своими россказнями и прибаутками» [1, 340].
Главным событием для А.С. Пушкина в Оренбурге была поездка в Берды, куда поэт ездил утром 19 сентября с В.И. Далем, Артюховым и еще каким-то охотником, точно не установленным. По дороге Пушкин и Даль беседовали о литературе, о своих творческих планах. Судя по воспоминаниям В. Даля, Пушкин говорил о том, что у него на уме большой роман, но он никак «не соберётся сладить с ним», рассказал Далю слышанную им в Оренбургском крае сказку «О Георгии Храбром и волке». Эта сказка впоследствии была опубликована Далем с его примечанием: «Сказка эта рассказана мне А.С. Пушкиным, когда он был в Оренбурге и мы вместе поехали в Бёрдскую станицу, местопребывание Пугача во время осады Оренбурга». По мнению фольклориста М.К. Азадовского, поэт слышал эту сказку от какого-либо татарина или калмыка, говорящего по-русски, во время своего пребывания в Казанской или Оренбургской губернии и тогда же под свежим впечатлением рассказал её Далю [3].
Сотник Оренбургского казачьего войска и бывший наказной атаман станицы И.В. Гребенщиков, заранее предупрежденный В.А. Перовским, собрал в Бёрдах старожилов, в числе которых была И.А. Бунтова, родом из Нижне-Озёрной (фамилия ее была установлена краеведами, поэт в письме к жене называет её «75-летней казачкой, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год») [4, 143].
Даль тоже не называет фамилии казачки: «. мы отыскали старуху, которая знала, видела и помнила Пугачева. Пушкин разговаривал с нею целое утро. Старуха спела также несколько песен, относившихся к тому же предмету, и Пушкин дал ей на прощанье червонец» [2, 261]. При беседе Пушкина с Бунтовой присутствовал родственник И.В. Гребенщикова Н.А. Кайдалов, который впоследствии тоже оставил воспоминания об этой встрече.
В воспоминаниях Даля описаны некоторые комические ситуации, случившиеся в связи с этой поездкой. Он пишет о том, как не могли понять старожилы Бёрд интереса приезшего человека к «разбойнику и самозванцу» и привезли на следующий день на подводе старуху и роковой червонец к Перовскому — и донесли губернатору: «Вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под «пугачевщину» и дарил золотом; должен быть, антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти. » [2, 261].
В. Даль сообщает, как смеялся поэт, когда он рассказал ему известный оренбуржцам анекдот: «Пугач, ворвавшись в Бёрды, . вошел в церковь. прошел прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: «Как я давно не сидел на престоле. » [2, 260].
Существует свидетельство Е. Ворониной, современницы Пушкина и Даля, о том, что жена Даля рассказывала, как всем дамам хотелось видеть Пушкина. Две оренбургские барышни узнали от жены Даля, что «Пушкин будет вечером у ее мужа и что они будут вдвоем сидеть в кабинете Даля. Окно этого кабинета было высоко, но у этого окна росло дерево; эти барышни забрались в сад, влезли на дерево и из ветвей его смотрели на Пушкина, следили за всеми его движениями, как он от души хохотал, но разговора не было слышно, так как рамы рамы были уже двойные» [5, 658].
Сохранились ещё некоторые сведения о пребывании поэта в Оренбурге. Из воспоминаний генерала И.В. Чернова, опубликованных в 1903 и 1907 гг. С.Н. Севастьяновым, известно, что Пушкин и Даль посетили Оренбургскую приходскую школу, находившуюся за Неплюевским военным училищем. Поэт беседовал с учениками, в том числе и с восьмилетним Черновым.
Впоследствии в память поездки в Оренбург Пушкин прислал четыре экземпляра «Истории Пугачева» оренбуржцам — В.А. Перовскому, В.И. Далю, атаману уральских казаков Покатилову (в Уральск поэт выехал из Оренбурга 20 сентября) и «тому охотнику, что вальдшнепов сравнивает с Валленштейном или с Кесарем» (поэт вспоминает «охотничий» разговор с Артюховым) [2, 266].
В. Далю в Оренбург Пушкин прислал ещё и рукопись «Сказки о рыбаке и рыбке» с надписью: «Твоя от твоих! Сказочнику Казаку Луганскому — сказочник Александр Пушкин».
В одном из писем к В.Ф. Одоевскому из Оренбурга Далем вложено переписанное набело писарем стихотворное послание «Александру Сергеевичу Пушкину», условно датируемое 1835 годом. Считается, что в этом послании отражена литературная борьба пушкинского времени, высмеян журнал «Библиотека для чтения» и его редактор и издатель О.И. Сенковский, известный своими нападками на пушкинский «Современник».
Известно, что В.И. Даль, будучи по делам в Петербурге с Перовским в 1837 году, узнал о дуэли поэта и находился у постели умирающего А.С. Пушкина и как друг и как врач. Он оставил записки о последних часах и минутах жизни поэта.
Позже в воспоминаниях В. Даль напишет: «Мне достался от вдовы Пушкина дорогой подарок: перстень его с изумрудом, который он всегда носил последнее время и называл — не знаю почему — талисманом; досталась от В.А. Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это черный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. » [2, 263].
Печальные подарки Даль привез в Оренбург, о чем свидетельствуют письма Даля его друзьям.
Существует в Оренбурге легенда о том, что Даль якобы привез в Оренбург и посмертную маску Пушкина (и даже якобы продал её), но вряд ли это было так. Известно, что первый написал о возможной принадлежности оренбургского экземпляра посмертной маски поэта В.И. Далю Дм.Н. Соколов (1867-1919) — геолог, краевед, автор книги «Пушкин в Оренбурге» [6], содержащей интересный материал о пребывании поэта в Оренбурге, но не свободной от субъективных оценок, в частности от недоброжелательного отношения к В.И. Далю.
Следует отметить, что сам Даль ни в одном из своих воспоминаний не пишет о посмертной маске поэта, хотя обо всех вещах, связанных с Пушкиным, рассказывает подробно.
В.А. Жуковский, который занимался посмертными масками поэта, скорее всего отдал одну из них (из первых, самых лучших) своему закадычному другу оренбургскому губернатору В.А. Перовскому, а не его чиновнику В. Далю. В пользу этой версии свидетельствует и то обстоятельство, что В.А. Перовский собирал коллекцию посмертных масок знаменитых людей — этот факт доказан архивными изысканиями исследователя Г.П. Матвиевской [7]. Кроме того, известно, как серьезно относился В. Даль к сохранению памятных вещей поэта: «Сюртук этот должно бы сберечь для потомства; не знаю ещё, как это сделать, в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение» [2, 263]. Вряд ли В.И. Даль при его бережном отношении ко всему, что связано с поэтом, не упомянул бы о посмертной маске, если бы она была у него.
Встречи В.И. Даля и А.С. Пушкина, писателей одной эпохи и близких взглядов, оставили свой след в жизни и творчестве обоих писателей.
Примечания
1. Бартенев, П.И. О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников / Сост. и примеч. А.М. Гордина. — М., 1992.
2. А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 2. — М., 1985.
3. Азадовский М.К. Сказка, рассказанная Пушкиным Далю // Временник Пушкинской комиссии, 1930, №№ 4-5.
4. Пушкин, А.С. Собр. соч. в 10 т. — М., 1962 -Т. 10.
5. Воронина, Е.З. Письма из Оренбурга. 1833 // Русский архив. — СПб, 1902, № 8.
6. Соколов, Д.Н. Пушкин в Оренбурге. — Петроград, 1916.
7. Матвиевская, Г.П. В.А. Перовский и Джеймс Аббот: встреча в Оренбурге // Оренбургский край. Архивные документы. Материалы. Исследования. ‒ Оренбург: Изд. ОГПУ, 2008.
А.Г. Прокофьева
6. Зоологические исследования В.И. Даля (по письмам к академику Ф.Ф. Брандту)
С юношеских лет В.И. Даль проявлял большой интерес к естествознанию. В Дерптском университете, который он закончил со специальностью хирурга и дипломом доктора медицины, он получил полноценное биологическое образование, а во время службы в Оренбурге стал натуралистом широкого профиля. В эти годы В.И. Даль познакомился с богатой и разнообразной природой Оренбургского края и, будучи страстным охотником, хорошо изучил животный мир региона. Он настолько усовершенствовал свои познания в зоологии, что был признан профессионалом в этой области и в 1838 г. избран членом-корреспондентом Петербургской Академии наук по естественному отделению.
В.И. Даль перевёл с немецкого языка первую часть «Естественной истории Оренбургского края» Э.А. Эверсмана, снабдив её своими примечаниями (издана в Оренбурге в 1840 г.). После отъезда в 1841 г. в Петербург он опубликовал учебники для военно-учебных заведений: «Зоология» (1847; 2-е изд. 1852. В соавторстве с А.Ф. Постельсом и А.П. Сапожниковым) и «Ботаника» (1848; 2-е изд. 1851). В.И. Далю принадлежит также серия научно-популярных статей о животных «Зверинец» (1844).
О деятельности Даля-натуралиста в Оренбурге свидетельствует его переписка с академиком Ф.Ф. Брандтом. Письма на немецком языке находятся в Петербурге — в Петербургском филиале Архива Российской Академии наук (10 писем Даля) и в Пушкинском доме (4 письма Брандта).
Фёдор Фёдорович Брандт (Iohann Friedrich Brandt, 1879-1802) учился, а затем преподавал в Берлинском университете, где в 1826 г. получил степень доктора медицины. Когда Петербургская Академия наук решила создать — на базе коллекций основанной в 1727 г. Кунсткамеры — самостоятельный Зоологический музей, его пригласили на должность директора. Под руководством Ф.Ф. Брандта, занимавшего этот пост до конца жизни, Зоологический музей Петербургской Академии наук стал не только одним из богатейших естественнонаучных музеев мира, но и крупным центром исследований в области биологии.